(Продолжение) «Дорогой дневник», - вывела костлявая рука имперского идеолога. «Грядет пятый день моего пребывания в этом ужасном, промозглом, унылом месте. День здесь похож на ночь; вечер на утро; еда – на рагу из подопытных крыс. Спертый, могильный воздух несется по сложной системе вентиляции; в душе нет и не было горячей воды. Находясь здесь, я все чаще замечаю, что мою гениальную конструкторскую задумку безбожно попрали и извратили. Например: почему бумагу в туалете не защищает лазерная решетка? Сколько раз я не приносил ее, она всегда пропадала и будет пропадать, пока я не организую показательные расстрелы. Бессонная ночь, которую я провел на полу у электрокамина, подсказала мне новую концепцию казней. Подписывал именные издания «Доктрины» до 3:00, затем взялся за дела научные. Опыт №312 не удался: проваренный труп мыши не лезет в резервуарное горлышко. Чистил раковину 1.5 часа, сломал два валтуса; затопило инженерную палубу и каюту посла Орионии. На заметку: купить дождевик, валтус, патроны, револьвер, носки».
Перо губернатора дрогнуло над страницей, пустив тягучую чернильную каплю. Два конуса, довлевшие над разделочным столом, грянули молнией в чан с белыми мышами, отчего паленые трупики посыпались на пол, прежде взлетев к потолку.
«P.S. Заземление, поставить, завтра же», - указал Таркин, стряхнув мышиное тельце с имперских погон. Дневник был захлопнут, брошен через плечо и упокоен в груде посылок с почтовым штампом Мау.
Щеки Таркина втянулись вглубь черепа, обозначив верхние зубы. Самогон вышел постным и кислым: груши, найденные на третьем дне его походного чемодана, были явно взращены вблизи плантаций дилития. Мирок в Третьем квадранте, откуда росли корни груш, был знаком губернатору по слезливым отчетам его агентов, за два года так и не втолковавших местным жителям, что ими правит Палпатин, а не идол в виде двухколесного трона. Обратившись к Большой Имперской энциклопедии, Таркин – к скуке своей – обнаружил, что вышеупомянутый трон был ничем иным, как инвалидным креслом капитана Пайка. Полной сути своих верований аборигены так и не пояснили; не помогла и «Золотая ветвь».
Пленка с фальшивым громом оборвалась на девяноста минутах и принялась лезть из проигрывателя. Пробирки затихли; кислотная пена больше не бурлила пузырями. Внезапно ось станции отклонилась от железных полюсов, повалив Таркина на пол и плеснув на его спину реактивами. Проводка вспыхнула и оплавилась; лабораторию, кренившуюся то вправо, то влево, озарило сияние алых ламп тревоги. Голос диспетчера заунывно пояснил, что коммерческий транспорт металлоискателей-клингонов, подверженных тяжелой форме дизлексии, попытался присосаться к «Звезде».
Макушка Таркина треснулась об стол, трагично оборвав попытку спасения. Лежа на полу и предаваясь философским думам, он занялся животрепещущим вопросом - не прожгла ли его позвоночник кислота. По счастью, все оказалось терпимо: ядовитая субстанция не успела просочиться сквозь холеный имперский френч. Тряска прекратилась, унеся с собой перезвоны колб и клингоновские останки. Единственная загвоздка, омрачившая триумф, заключалась в том, что Луч Смерти высосал из «Звезды» чрезмерно много киловатт.
Болезненно-бледная кисть коснулась ножки стула. Отодвинув настырную мебель, Таркин ощупал свой путь, выполз из-под стола, поднялся, потер саднящие коленки, удалил подпорченный мундир, чиркнул спичкой и распылил огонек на свечи из вулканского воска. Происшедшее напомнило тот субботний вечер, когда ему пришлось проползать под столами и диванами около двух часов, ища солдатский жетон Даары, куда-то пропавший по ходу прочих событий. Шум за дверью и звук, подобный звону пустого ведра, вынудили Таркина отвлечься от волнительных помыслов. Схватив подсвечник, он накинул на плечи клетчатый халат и вышел в коридор.
Примечания: Мау Палпатин Пайк "Золотая ветвь" Клингоны Даала
|
